Tempesta. (Конкурс "Свой план")

У Антонио был жар. Его трясло, как при тяжёлой простуде и дело было даже не в стоявшем на улице тяжёлом январском холоде. Гомес зачерпнул рукой горсть сверкающего снега и приложил её к горячему лбу. Холодные капли стекали по лицу, скатывались с кончика носа и повисали на густой бороде.

Перед остальными Антонио Гомес мог притворяться больным, но обмануть себя не получалось: ему было страшно. В животе крутило, сердце бешено колотилось, кончики пальцев были почти такими же холодными, как вальсирующие в жёлтом свете фонарей снежинки. Карло выглядел спокойнее, хотя его глаза и горели болезненным блеском.

Он что-то шептал на ухо Мишель, выдыхая облачко пара при каждом слове. Карло пытался успокоить девушку, легонько поглаживая её непокрытую рыжую голову и сжимая изящную ладонь. Брови француженки были припорошены снегом, в её больших, грустных глазах отражался вздёрнутый нос Карло и его короткие чёрные волосы.

— Всё изменится, — голос Карло выдал его тревогу. — Мы слишком долго к этому шли, чтобы сейчас отступить, слышишь? Слишком долго…

Она прекрасно знает, насколько долго. Мишель помогала готовиться к акции. Британцы обеспечили группу Орсини взрывчаткой, но без Карло и его подруги ничего бы не получилось – бомбы просто некуда было девать до операции.

Тем более, лишняя пара рук не мешала в любом случае, особенно теперь, когда этот мелкий кретин Пьери попался в руки полиции. Карло был самым неопытным среди них, но на большее рассчитывать не приходилось. Несмотря на то, что он не участвовал ни в одной акции, держался зажиточный мальчик молодцом.

На самом деле, юнец держался гораздо лучше, чем Антонио, который уже второй год боролся за освобождение Италии.

Спокойнее всех выглядел сам Феличе Орсини. Он стоял поодаль, надвинув кепку на холодные голубые глаза в плотном распахнутом плаще. По вечерам он запирался в пустом сарае. Что именно он там делал, неизвестно, но из-за дверей доносились странные, иногда пугающие звуки. В любом случае, никто не сделал для дела революции больше, чем он. Никем Антонио не восхищался сильнее, чем Орсини: его смелостью, его прогрессивными взглядами, его готовностью пойти на всё ради Родины-на-Апеннинах. Гомес даже слышал от британских товарищей, что Феличе хотел нанести удар в одиночку и по собственному плану, но даже для такого человека, как он, это было безрассудством.

Что не мешало ему смотреть на всех троих своих напарников (уже двоих, после ареста Джузеппе Пьери), как на обузу, но это ничего. Сегодня Антонио себя покажет. Этой ночью они сделают шаг к освобождению не только Италии, но и всей Европы. Весь мир запомнит их как бойцов, сразившихся с тенью лжи и победивших!

По телу Антонио прошлась волна дрожи. Чёрт возьми, до чего же жутко, как хочется есть, пить и в отхожее место. Может, ещё удастся отойти…

— Гомес, ди Рудио, — спокойно, но громко провозгласил Орсини. — Заканчивайте.

— Я-то что, — произнёс Антонио, стараясь не стучать зубами. — Я-то готов.

В ледяных глазах Феличе промелькнула тень ухмылки.

— Я вижу, как ты готов. Револьвер, бомбы, всё проверил?

— Да, да, — в других обстоятельствах Антонио обиделся бы, но сейчас его слишком сильно волновала мелкая дрожь в коленях.

Над Парижем вуалью стелилась едва заметная дымка. Сквозь облака проглядывались искорки разбросанных по небесному полотну звёзд. Издалека, со стороны основных улиц, слышались голоса людей. Скоро начнётся концерт.

Со стороны Мишель слышны всхлипы. Орсини хлопает в ладоши и говорит:

— Время двигаться, господа.

Феличе направился в сторону выхода со двора, за ним последовал Антонио. На мгновение дрожь, сотрясавшая тело Гомеса, усилилась, но движение сделало своё дело: он начал успокаиваться. Феличе встретился с ним взглядом, легонько, одними губами, улыбнулся и сказал:

— Ждать всегда тяжелее, чем действовать. В решающий момент страх пройдёт.

Гомес хотел возразить, что ему и вовсе-то не страшно, но один взгляд в эти ледяные глаза, на его рубленные черты лица, убедил Антонио, что этого человека не обмануть. Не нужно даже пытаться - он всё видит и понимает сам.

Вскоре к ним присоединился и Карло. Руки в карманах, на гладко выбритом лице румянец, сапоги скрипят на снегу. Мишель прикрыла лицо руками и выдохнула вслед террористам:

— Храни вас Бог.

Феличе хотел бы посмотреть в глаза Богу, который одобрил бы разорванные бомбами тела (не важно, чьи), но промолчал. Орсини не нуждался в сверхъестественном покровителе, но вот его напарникам он может пригодиться. Или хотя бы вера в него.

Некоторое время они шли по освещённым улицам молча, лавируя в потоке горожан. Со всех сторон раздавались голоса людей, скрип снега и цоканье копыт. Ночная жизнь Парижа была в самом разгаре. Прохожие радовались трескучему морозу и любовались неспешным снегопадом.

Карло сдёрнул с руки перчатку и протёр глаза.

— Меня беспокоит Джузеппе, — нарушил он молчание. — Его будут колоть.

Эта фраза почему-то вызвала у Антонио раздражение. Наверное, сейчас ему очень хотелось быть злым на кого угодно, лишь бы отвлечься.

— Не расколят. Джузеппе сильный, опытный боец, — ответил Гомес.

- Он вор, - спокойно сказал Карло. - Просто вор. И не такие люди в итоге щебетали как птички.

Антонио повысил голос:

— Ты с нами, чтобы ныть или помочь, я не понимаю? Если не доверяешь товарищам, вали со своей…

Орсини не дал ему закончить:

— Пьери заговорит. Карло, конечно, несправедлив, но после сегодняшнего Пьери заставят говорить, даже если для этого ему придётся отрезать всё, кроме языка. Поэтому мы бежим из Парижа этой же ночью.

— Мы? — спросил Карло.

— Да, — кивнул Феличе. — Мы втроём и Мишель. Не можем же мы её бросить.

Антонио не мог не заметить, с каким уважением и благодарностью Карло посмотрел на Орсини. Это была одна из мелочей, которые делали Феличе не просто командиром, а настоящим лидером.

Лидером, при котором, как решил Гомес, стоит помалкивать. Лучше просто любоваться зимней ночью, красивыми женщинами и снежными шапками на крышах зданий.

Молчание продлилось ещё некоторое время. Поток людей усиливался, троица приблизилась к улице, по которой будет проезжать кортеж императора.

— Не геройствуйте, — сказал вдруг Орсини. — Револьверы даны вам для самообороны, а не самоубийства. Бросьте бомбы и уходите к Мишель, я вас догоню. Если не вернусь к полуночи, бегите без меня.

— А если сразу не выйдет? — спросил Карло, чем вновь вызвал у Антонио раздражённый вздох.

— Это моя проблема, — ответил Феличе.

Остаток пути они преодолели молча.

Улица Пелетие была битком набита людьми - как зажиточными горожанами, спешащими на представление, так и менее состоятельными парижанами, желающими хотя бы взглянуть на проезжающего императора.

Вдалеке уже был виден кортеж. Мундиры солдат охранения мелькали вдали будто боевые знамёна, бросающие троице вызов.

Прежде чем разойтись по позициям, группа задержалась на месте.

— Начинаем фейерверк? – спросил Антонио. Ему ужасно хотелось сказать что-нибудь эдакое перед акцией.

Феличе кивнул.

— Это будет не фейерверк, — пробурчал он, сняв кепку. — Это будет буря. Начинаем.

Гомес должен будет бросить бомбу первым. За ним – Карло и последним – Орсини. Сейчас, когда Антонио пробирался через толпу, аккуратно раздвигая зевак и стараясь не привлекать внимание заранее расставленной охраны, ему было страшно как никогда прежде. Взгляд террориста метался, словно стараясь выхватить каждую деталь. Он ненадолго задержался на копошащейся, медленной старушенции, пытающейся выбраться из давки; её трость оставляла ровные круглые отпечатки на снегу, а на морщинистом лице было написано неимоверное усилие. Затем взгляд Антонио отыскал в толпе Карло, потирающего руки и нервно выдыхающего облачка пара.

Сосредочиться Гомес смог только на роскошной карете, в которой, за покрытыми вычурной резьбой дверьми, находилась его цель. Воображение Антонио нарисовало самодовольную физиономию Его Императорского Величества Наполеона III – это должно было помочь ему унять страх. Не помогло.

Охрана была уже совсем близко, до кортежа оставались считанные метры. Антонио нащупал в сумке бомбу, и в этот момент ему стало легко на душе. Орсини был прав: ожидание тяжелее действия. Отступать уже некуда, осталось лишь совершить бросок.

Полусонные глаза кучера округлились от ужаса, когда на вытоптанный снег перед его лошадьми упал странный дымящийся предмет. Где-то в глубине его рассудка сверкнуло болезненное осознание произошедшего. Разум крикнул «Беги!», но инстинкты молчали. Было уже поздно.

Раздался оглушительный хлопок, громом прокатившийся по улице. Спустя мгновение после взрыва, в воздухе повисла зловещая тишина, нарушаемая только невыносимо тонким писком в ушах Феличе.

А потом пришло понимание. Началась паника, за которой последовала её извечная сестра - давка. Раненые выли, звали на помощь, барахтались в щедро покрытом дымящимися лошадиными внутренностями снегу.

Когда раздался второй взрыв, на улице начался абсолютный хаос. Бомба Карло попала в самый центр вывалившейся на середину улицы паникующей толпы, и в ночное небо взлетел очередной десяток воплей. Антонио пытался не упасть, отыскать взглядом труп Наполеона, узнать, что всё было не напрасно, но в суматохе невозможно было ничего разглядеть. Прежде чем террориста сбили с ног, Гомес успел заметить человека в мундире, указывающего на него пальцем. Внезапно, словно по мановению руки, толпа отхлынула в сторону и Антонио увидел, как к нему приближаются два телохранителя, один с винтовкой, другой держал в руках револьвер.

У них на пути на коленях стояла всё та же старуха, прижимая к себе руку с оторванной кистью. Она даже не кричала, скорее, ревела как гигантский раненый зверь, оповещающий окрестности о своей муке. Антонио выхватил из-за пазухи револьвер и открыл по солдатам огонь. В окружающем хаосе было неясно, кто в кого и когда выстрелил и даже сколько раз. Гомес осознал только то, что старуха наконец-то умолкла и упала в растекающуюся лужу крови.

Антонио поднялся на ноги и попытался бежать, но в ту же секунду что-то ударило его под лопатку. Оборачиваясь, он успел рассмотреть лицо телохранителя с револьвером, его жиденькую бороду и шрамик над бровью.

А потом раздался ещё один выстрел, и взгляд Антонио Гомеса окутала темнота.

Феличе наблюдал за паникой из подворотни. Не было никакого смысла бросать третью бомбу, Наполеона уже эвакуировали. Остаётся только надеяться на то, что несчастные ребята, которых ему навязали британцы, успеют выбраться из этой маленькой рукотворной Преисподней.

Орсини углубился во дворы, осматривая стены. Кладка одной из них обветшала и покрылась широкими трещинами. Для других людей эта стена выглядела бы как обычный пример проблем с парижской архитектурой, но в глазах Феличе такая мелочь давала немалые возможности. В несколько рывков террорист влез по стене наверх, стараясь не свалиться со скользкой крыши. Конвой уводил Наполеона в сторону заранее подогнанной чёрной кареты. Жены с ним не было – видимо, их решили разделить, что было довольно разумно при таких обстоятельствах.

А теперь императора увезут в сторону его охраняемого дворца и спрячут там за целой армией охранника. Есть крошечный шанс достать его по дороге – благо, у Феличе есть все средства для этого, но на этом его карьера освободителя Италии, скорее всего, закончится.

Под неумолкающий гомон толпы, чёрная карета тронулась… и направилась по улице, параллельной Пелетие. Какого чёрта происходит? Почему он продолжил свой путь в сторону оперного театра?

Бессмыслица.

— Хотя нет, не бессмыслица, — поправил сам себя Феличе. - Император пережил покушение и, как ни в чём не бывало, приехал в оперу! Мы не просто упустили его, мы сделали ему репутацию.

Ну уж нет, Наполеона нельзя упускать.Теперь уже нельзя.

Феличе Орсини перелез на соседнюю, более высокую крышу, с которой открывался прекрасный вид на заснеженный город. Карета вдалеке неслась по улицам, разбрасывая комья снега.

Террорист изо всей силы оттолкнулся от края крыши и прыгнул в сторону дома напротив. Это расстояние невозможно было преодолеть одним прыжком – обычному человеку, по крайней мере.

Феличе сконцентрировал свою волю, привёл разум в движение и вместе с ним в движение пришёл воздух вокруг. Порыв ветра ударил террористу в спину и подтолкнул его достаточно сильно, чтобы Орсини приземлился прямо на крышу.

И после этого началась дикая гонка. Под ногами Феличе проносились улицы, двора и подворотни, его тень проносилась перед окнами. Когда расстояния были слишком большими, итальянец собирал все свои душевные силы, всю мощь своего разума и воображения, и дистанция сокращалась сама собой, так, будто сама Вселенная делала рывок ему навстречу. Закутанный в чёрный плащ Феличе резко диссонировал с ослепительно белыми снежными шапками.

Если бы эти напыщенные британцы видели, на что способен Орсини, если бы они могли понять! Сколько людей уцелело бы сегодня, сколько жизней не было бы разрушено.

Но это уже не важно. Вдали показалась громадина оперы, заливающая улицу жёлтым светом из своих окон. Представление уже началось – дают «Вильгельма Телля» и было бы неприличным опоздать.

Феличе окинул здание взглядом. По периметру улицы был расставлен целый отряд солдат с ружьями наготове, на некоторых крышах уже появились часовые.

Самым подходящим вариантом выглядел балкон, находившийся практически на одном уровне с Орсини, – благо, проникновения по воздуху никто никогда не ожидает.

Тем временем, снизу раздавались обеспокоенные голоса солдат. Офицер раздавал команды, бойцы занимали посты и напряжённо всматривались в ночь. Феличе разбежался по пологой крыше и прыгнул в пустоту. Очередной призванный порыв ветра ударил ему в спину, но этого было мало – из последних сил Орсини сделал финальный рывок вперёд, настолько резкий, что на том месте, где он только что был, издал громкий хлопок.

Пальцы Феличе едва-едва ухватились за оледеневший край перил. Последние несколько прыжков его тело сделало в долг и теперь намеревалось предъявить счёт. Стиснув зубы и чувствуя железный привкус крови во рту, итальянец с большим трудом влез на балкон и на мгновение застыл там, лёжа на полу и глядя в наполовину загороженное архитектурными формами ночное небо, ощущая, как снежинки опускаются на его лицо. Несколько мгновений террорист просто наслаждался этим мигом гармонии, когда, казалось, во всём мире не существовало ничего, кроме Феличе, города и зимы.

Столкновения с реальностью в такие моменты неприятны, хотя и неизбежны. Орсини медленно приподнялся и провёл рукой по волосам, затем достал револьвер и вошёл в здание оперы.

Богато украшенные, залитые светом коридоры были пусты. Никто действительно не ожидал, что посторонний – кем бы он ни был – сможет пройти мимо охраны на парадном входе. После скачек на уличном морозе, опера казалась невыносимо жарким местом. Феличе сбросил плащ и снял перчатки, перевёл дыхание и понял, что не знает, что ему делать. Задумавшись на мгновение, он открыл первую попавшуюся дверь, которая, кажется, вела в концертный зал.

Представление уже шло. Феличе был слишком утомлён и взволнован, чтобы обращать внимание на актёров. Он вышел на один из тех боковых балконов, с которых не бывает видно больше половины сцены, но которые открывают отличный обзор на зал. Императорская ложа, как и полагалось, находилась на лучшем месте: второй балкон, центр. Сам Наполеон Третий постоянно ёрзал в кресле и время от времени наклонялся к своей свите. Его мелкие, закрученные усики забавно шевелились, когда он говорил, а на идеально белом парадном мундире, присмотревшись, можно было рассмотреть тёмные пятна.

Феличе не присматривался. Для него было важно только одно: несмотря на темноту, отсюда Наполеона можно достать из револьвера. Один выстрел, и со всем этим кошмаром будет покончено – только поскорее, а то соседи по местам уже начали бросать подозрительные взгляды.

Террорист крепко сжал рукоять спрятанного в темноте револьвера, когда император внезапно встал и вышел. Очевидно, Его Величество был не в настроении для восприятия искусства.

— Merde, — процедил сквозь зубы Феличе и быстро вышел в коридор.

Там его ждала неприятная неожиданность: один из охранников всё же проходил по залам и обнаружил лежащие на ковре вещи. Сейчас они встретились глазами: этот молодой кареглазый паренёк в мундире с винтовкой в руках и со светлым пушком на щеках и Орсини в грязной .

Прежде, чем охранник понял, что произошло, мощный порыв ветра вышиб воздух из его лёгких и отшвырнул его назад. Удар был настолько сильным, что тело солдата разбило стекло в золотой оконной раме и впустило в театр холодный воздух.

Вот теперь прятки действительно закончились. Прежде чем охрана сбежалась на шум, Феличе сам побежал по коридору, надеясь увидеть лестницу, ведущую вниз. Спустя несколько секунд изнуряющего бега, террорист наткнулся на золотые перила, перегнулся через них, соскочил вниз и сразу же повернул за угол, надеясь увидеть там белый императорский мундир.

Мундиры там действительно были, вот только солдатские. Семеро телохранителей были готовы встретить убийцу с любой стороны коридора, охраняя большую расписную дверь, ведущую, судя по всему, в какой-то кабинет. Охранники отреагировали сразу же, как только в их поле зрения появился Феличе, двое немедленно вскинули винтовки, ещё один поднял револьвер, остальные – обернулись и привели оружие в боевую готовность. В их взглядах не было страха, лишь холодная готовность убить – если не за Наполеона, то за погибших на Пелетие – точно.

Заглянув им в глаза, Феличе увидел там смерть. За мгновение до того, как кто-либо из телохранителей успел спустить курок, Орсини глубоко вдохнул и зажмурился; колоссальное усилие воли отозвалось болью в его теле.

Когда итальянец открыл глаза, мир будто бы замер. Всё стало настолько ясно и чётко, что время, казалось, застыло. Террорист медленно прицелился в ближайшего телохранителя и выстрелил. Звука не было, пуля остановилась в воздухе, не пролетев и двух дюймов. Затем Орсини перевёл револьвер на следующую застывшую фигуру и вновь спустил курок. Так он роздал по пуле всем, кроме одного, – на него шести патронов в барабане не хватило. Орсини отпустил револьвер – оружие застыло, не коснувшись пола, всё так же медленно извлёк из прикрепленных к голени ножен длинный боевой нож, сделал шаг в сторону и выдохнул.

Время продолжило движение. В коридоре прогремело одновременно шесть выстрелов, пущенные пули рассекли воздух, и попали точно в цели, а дымящийся револьвер, наконец, упал. Феличе бросился на последнего врага, метя ножом ему в шею, надеясь, что фактор неожиданности сыграет свою роль, но оставшийся телохранитель успел отскочить и выхватить из ножен саблю.

Орсини сжал рукоять ножа, настолько крепко, что костяшки пальцев побелели. С этим псом нужно справиться как можно быстрее, пока к нему не пришла подмога. Террорист попытался рывком сократить дистанцию, но у француза были иные планы на этот счёт. Резкий отскок, за которым следует наклон вперёд с хлёстким скользящим ударом…

Феличе почувствовал обжигающую боль в правом боку. Одежда итальянца пропиталась чем-то горячим и липким, а в глазах его на мгновение потемнело, но отойти он себе не позволил – важно, жизненно важно навязать контактный бой!

Сражаясь с болью и подступающим головокружением, террорист сделал шаг вперёд, уклонился от очередного удара, и, резко подавшись к неприятелю, вновь попытался нанести удар в шею. Телохранитель отскочил влево и отделался лишь кровавой царапиной на щеке. Солдат наотмашь махнул саблей в сторону Феличе, но рассёк лишь воздух.

А потом он ощутил боль чуть ниже сердца. Феличе пронзил противника снизу, пригнувшись под его ударом. Затем итальянец оттолкнул телохранителя и одним скользящим движением перерезал ему глотку. Труп упал на пол как срубленное дерево, заливая мундир алой кровью.

Император в это время стоял, прислонившись к столу, в своём кабинете. Он держал в руке бокал вина, на столе, недалеко от деревянного глобуса, лежал заряженный револьвер. Дрожащей рукой Наполеон взял оружие и прислушался к звукам из-за двери. Стало подозрительно тихо, так, будто бой прекратился. Это могло означать одно из двух: либо всё прошло нормально и опасность миновала, либо…

Феличе из последних сил выбил дверь и вбежал в кабинет. Прежде, чем Наполеон успел даже подумать о револьвере, у него между рёбер торчал нож. На лице венценосной особы застыло удивление, сменившееся на боль. Изо рта пошла кровь; император издал тихий хрип.

Похоже, предчувствие было верным: в конце концов, его достали. Наполеон уже давно чувствовал приближение конца. Он не был удивлён и сейчас его интересовал лишь один вопрос:

— Кто? – едва слышно выдохнул император.

— Феличе Орсини, — процедил убийца, всё ещё сжимая воротник белого мундира.

Наполеон попытался засмеяться, но издал лишь вымученное сипение, переросшее в кровавый кашель. Этот шут с ножиком считает, что кого-то интересует его имя. Смешной какой.

— Русские? – прохрипел Наполеон. — Британцы?

В этот момент на лице Феличе промелькнуло что-то такое, что заставило Императора улыбнуться. Ну конечно. Британия. Как же глуп этот жалкий итальяшка…

И Наполеон умер. Его тело плавно опустилось на залитый кровью и вином ковёр, и вслед за ним опустился сам Феличе. Никакой торжественной музыки или божественного сияния не было. Просто погиб человек. Сейчас, когда Феличе наконец достиг своей цели, она выглядела напрасной тратой времени. Столько сил и страданий затрачено, чтобы просто проткнуть человека ножом.

Орсини не выбраться, ему это прекрасно известно. Даже если бы не рана, ему бы просто не хватило сил даже призвать ветер, чтобы смягчить падение со второго этажа.

Но у него есть с собой ещё одна бомба, а значит, пока не всё кончено.

Снаружи послышались шаги спешащих в кабинет солдат. Их ждёт сюрприз, когда они заглянут в дверь. Эту бурю Париж долго будет помнить.

— Нам надо уходить, — вдруг сказал Карло.

Мишель взглянула на него из темноты.

— Уже?

— Да, уже. Бери вещи, двигаться будем быстро.

Девушка не спорила. Карло вернулся. Все революции мира вдруг стали такими незначительными по сравнению с этим фактом, что Мишель было уже всё равно, что делать и когда.

Карло вернулся. Больше ничто не имело значения.

Спустя мгновение после того, как они покинули квартиру, часы пробили одиннадцать вечера.